Ну я как всегда, даже в подростковом сенене найду политоту, радотсно сяду на любимого конька и поскачу.

Фик можно читать как оридж

А шапку мне делать лень))

Идеальный император
читать дальшеХаккуэй восхищалась Коэном. Его железной силой воли. Его умением сплотить и вдохновить людей. Его упорным стремлением к мечте.
Он мечтал объединить весь мир в одну страну, где не будет места войнам, нищете и голоду. Страну, которая расцветет под рукой мудрого и доброго императора. Идеального императора.
Хаккуэй всем сердцем разделяла его мечту.
Именно мечта стала основой их любви, а вовсе не медовые уста или нежные, как персик, ланиты, которые так любили воспевать придворные поэты.
Хаккуэй посвятила жизнь воплощению мечты любимого. Ради Коэна она покорила подземелье и освоила покров джинна. Ради него она вела войска в бой и изучала дипломатические хитрости. Она была верной подругой принца, а затем верной женой императора. Хаккуэй всегда стояла рядом с троном Коэна, давала советы и поддерживала.
Империя Ко ширилась, покоряя все новые и новые страны, где-то действуя подкупом, где-то - хитростью, где-то - грубой силой. Мечта о едином мире была ближе год от года. Но и год от года менялся император.
Коэн старел, его сердце ожесточалось, он все реже прислушивался к советам жены. Хаккуэй долго не замечала, не хотела замечать. Она верила в своего идеального императора.
Но однажды в Бальбаде произошло большое восстание, жестоко подавленное имперскими войсками.

***
Хаккуэй скользнула в кабинет мужа. Лишь ей дозволялось входить в святая-святых императора без стука в любое время.
Коэн сидел за тяжелым дубовым столом, склонившись над документами так низко, что почти касался лицом бумаги. Хаккуэй с болью подумала, что его зрение сильно ухудшилось после пятидесяти лет. Да и седины в волосах прибавилось, почти не видно огненно-рыжих прядей, лишь серый пепел былого огня. Острая тоска по юности охватила императрицу, но она приказала себе не давать волю жалости и грусти: не за этим она пришла к мужу.
- Что случилось, Хаккуэй? – не поднимая головы от бумаг, спросил Коэн, он уже давно отличал легкую поступь жены от любой другой.
Императрица прошла к столу, опустилась в резное деревянное кресло и только тогда заговорила.
- Сегодня утром мои доверенные слуги вернулись из Бальбада. Если помнишь, ты дал мне позволение провести независимое расследование причин недавнего восстания.
- Я может быть и стар, но еще не страдаю провалами в памяти, - несколько сухо произнес Коэн. – Я помню о твоем расследовании. Что же оно дало?
- То, что твои советники врут тебе, государь,- голос Хаккуэй вибрировал от едва сдерживаемого гнева. – Настоящие причины восстания в Бальбаде вовсе не интриги Синдбада и принца Салуджа. Наши сборщики податей обирают людей до нитки, берту много сверх обычного налога и эти деньги кладут себе в карман. Жители Бальбада прозябают в нищете. Это был просто голодный бунт.
Коэн оторвался от бумаг и без тени изумления взглянул на Хаккуэй.
- Я знаю, - спокойно произнес он. – Нечистые на руку чиновники уже наказаны, я заменил их надежными людьми.
Хаккуэй просияла.
- Если ты знаешь правду, то, значит, уже отменил приказ о казни трехсот участников восстания?
Лицо Коэна в неровном свете свечей казалось фарфоровой маской
- Конечно, нет, казнь должны были осуществить сегодня.
От ужаса и шока Хаккуэй на пару минут лишилась дара речи.
- Как? – слабо выдохнула она. – И детей? И женщин?
- Да, всех активных бунтовщиков и их семьи, как было прописано в приказе.
На глаза Хаккуэй навернулись слезы.
- Но, Коэн, они же не виноваты! Они просто просили хлеба! Ты казнишь невинных.
Коэн устало вздохнул, бесстрастная маска спала с его лица, в глазах отразилась застарелая тоска. Он протянул руку и нежно сжал трясущиеся пальцы жены.
- Хаккуэй, ты слишком мягкая. Пойми, не бывает невинных бунтовщиков. Каковы бы ни были причины, они восстали против законной власти – а значит должны быть наказаны. Если мы будем прощать такое, то постепенно избалуем людей, они решат, что им все дозволено. Неужели ты думаешь, что участники бунта после помилования осознают свою ошибку? Нет, они поднимут новое восстание, и тога прольется еще больше крови. Империи нужна твердая рука, иначе она рассыплется, как карточный домик. Большинство людей не понимает нашу с тобой мечту, он видят в нас завоевателей, и поэтому мы должны следить, чтобы они не сбивали с пути других. Пока империя не сольется в единый монолит, любое неповиновение должно жестоко караться.
Он втолковывал ей все это медленно, спокойно, словно объяснял что-то несмышленому ребенку.
- Хаккуэй, ты думаешь, мне приятно отдавать приказы о казни? – с горечью спросил Коэн. – Я не палач, но если люди не хотят сами идти к счастью, я загоню их туда любыми способами.
Хаккуэй слушала его, как завороженная. Часть ее восставала против слов Коэна, но она слишком привыкла ему верить, поверила и сейчас.
И императрица снова верно служила своему идеальному императору, пока беда не пришла к тем, кто был ей особенно дорог.
Племя Кога, доведенное до отчаяния произволом чиновников, перебило имперских сборщиков податей.

***

Хаккуэй стремительно вошла в кабинет мужа.
- Коэн, пожалуйста, отмени приказ о казни людей Кога! – с порога выкрикнула она. – Долдж, Батор… Они мои верные товарищи!
- Твои верные товарищи убили пятерых чиновников, - холодно заметил Коэн. – Они привязали их к лошадям и тащили по степи. Ужасная смерть.
- Эти чиновники унижали их и крали местных девушек, чтобы продать в рабство! – выпалила Хаккуэй. – Племя Кога – самый верный тебе народ, они просто не могли больше терпеть. Вспомни, сколько они сделали для империи! Они присоединились к нам добровольно, я обещала им достойную жизнь и уважение. А что они получили? Чиновники обращались с ними, как со скотом!
- Хаккуэй, мы уже не раз это обсуждали, - слова Коэна тяжело падали на хрупкие плечи императрицы. – Я не могу помиловать их только потому, что они твои любимчики. Закон империи одинаков для всех – они убили чиновников и понесут наказание.
- Идеальное государство нельзя построить на насилии, - убежденно произнесла Хаккуэй. – Милосердие – вот краеугольный камень нашего общего дома.
- Милосердие, гуманизм – женские глупости, - отмел ее возражения Коэн.
- Что ж раз твои заблуждения не могут поколебать слова, тогда у меня нет выбора. Может, хоть это тебя убедит, - с этими словами Хаккуэй вытащили из рукава тонкий стилет.
Крик застыл на губах Коэна, он вскочил с кресла, рванулся к жене… Но опоздал. Хаккуэй точным движением перерезала себе горло от уха до уха.
Император подхватил начавшую падать жену на руки, прижал к себе, не обращая внимания на кровь, заливавшую расшитый золотом наряд. Хаккуэй улыбнулась ему, подняла дрожащую руку, пытаясь коснуться щеки мужа, силилась что-то произнести, но из горла вырвался только булькающий звук. Ее взгляд остекленел, и рука безвольно упала на пол.
Идеальный император всю ночь сидел в своем кабинете, баюкая на руках труп жены. Когда утром его нашли слуги, он полностью поседел.

***
Только через несколько дней после пышных похорон советники осмелились напомнить императору об ожидающих наказания людях племени Кога.
- Полагаю, вы отмените казнь? – осторожно спросил один из них. – В память о ее императорском величестве, ведь она так любила этих дикарей.
И идеальный император Рен Коэн ответил:
- Да, я заменю казнь через отсечение головы четвертованием. В память о ней.